«Я был звукотехником у Высоцкого»
Толща лет, подобно студню, отъединяет
нас от дорогих и любимых людей, уходящих с каждым годом всё
дальше и дальше. Расплываются драгоценные черты, забываются
даты и обстоятельства, перебивается аромат эпохи, перетолковывается
смысл… остаётся только свет, свет уходящей любви. И тем ценнее
свидетельства былых славных событий.
Так и с Высоцким. Всё дальше он от нас, и всё сложнее объяснить
молодым людям, каким прорывом было его появление и его творчество,
сам его образ, взволновавший сердца и умы…
В нашем городе живут люди, которые воочию видели артиста и
даже непосредственно общались с ним. Один из этих баловней
судьбы – Александр Иванович Кухарков, ныне – заведующий залом
«Молодость» в Смоленске, а в далёком 1974-м – служащий срочной
службы в элитном первом полку дивизии имени Дзержинского.
Александр Иванович (тогда ещё – Саша) впервые увидел Высоцкого
осенью 1973 года и был знаком с ним на протяжении около года.
Нашему земляку посчастливилось работать звукотехником на 12
(!) выступлениях знаменитого артиста и видеть его очень близко.
Впрочем, тогда он не придавал встрече с Высоцким слишком большого
значения.
Эти воспоминания и свидетельства тем ценнее, что, на мой взгляд,
1973-74 годы – это время высочайших творческих достижений
Владимира Семёновича, расцвет его поразительного поэтического
дара, когда созданы лучшие песни – циклы к фильмам «Стрелы
Робин Гуда» и «Бегство мистера Мак-Кинли». К слову, одна из
самых известных телесъёмок Высоцкого, – эпизод в роли Хлопуши,
– сделана 20 января 1974 года, на 200-м показе спектакля «Пугачёв».
То есть как раз в описываемый Кухарковым период.
- В мае 1973-го меня призвали, и уже в июне
я попал служить в клуб Главного управления внутренних войск.
Это центр Москвы, Лефортово. Меня ввели на должность звукооператора,
и так, в общем-то, я два года и прослужил. Мой начальник,
директор клуба, Геннадий Васильевич Рябов: у него среднее
специальное образование – военное училище, а высшее – институт
культуры. И он, в принципе, знал всю артистическую Москву,
со многими дружил, в том числе и с солистами Большого театра,
– в общем, с кем только не дружил! Всё это отзывалось на самой
работе, потому что к нам постоянно приезжали с концертами
артисты всех московских театров, абсолютно всех! И мы, военнослужащие,
тоже ездили к ним и работали на спектаклях – в основном как
грузчики и рабочие сцены. (В театре Маяковского я, например,
подружился с Джигарханяном – он у меня стрелял гродненскую
«Приму», которую мне отец присылал.) Ездили и на Таганку,
тоже как рабочие, но с Таганкой был особый случай, потому
что то ли они были наши шефы, то ли мы у них. И концерты Таганки
были у нас довольно часто. Первый раз при мне Таганка приехала
осенью 73-го. Кого можно вспомнить? Дыховичный был, Золотухин…
тогда познакомился с Фарадой (я его, грешным делом, опохмелил
– у него очень болела голова, потом с ним встречались в театре…)
Когда был этот первый концерт, все ждали именно Высоцкого
– он задерживался. Концерт был для офицеров Главного управления
войск. Нашим прямым начальником был полковник, а потом генерал
Юрий Михайлович Чурбанов, а поскольку он был зятем Брежнева,
то каких-то цензурных ограничений для него не существовало.
И Высоцкий был не в фаворе, но его всё равно очень любили
и приглашали. Было уже холодно, потому что когда Высоцкий
приехал, – я уже не помню, это было «Рено» или что-то другое,
но голубая машина, – у нас были накинуты шинели.
Артисты тогда показывали фрагменты из спектаклей. Снабжение
было централизованным, но к нам благодаря Чурбанову аппаратура
приходила очень хорошая! Стационарная у нас стояла отечественная,
«ЛОМОвская», но имелся огромный дефицит на то время – мобильный
комплект: сначала наш «Солист», а потом венгерский комплект,
«биговский», и немецкий концертный «динаккордовский» аппарат
– небольшой, но по тем временам довольно мощный. Насколько
я знаю, в Москве на тот момент только два таких комплекта
было – у нас и в МГУ.
Актёры театра приехали на автобусе, а Высоцкий приехал на
машине, отдельно. Это был мой первый концерт с ним. По-моему,
он тогда сказал, что впервые исполняет «Мы вращаем Землю».
Меня знаешь что тогда поразило? (Мы ведь там к «звёздам» привыкли
уже…) Я из аппаратной специально пришёл за кулисы посмотреть
на него поближе и впервые увидел, чтобы у человека на горле
вспухали от пения жилы! Было видно, как он отдаётся своему
делу… Ведь это не какое-то парадное выступление, но отдача
была мощнейшая!.. Аж звенело у него всё! Лицо как рубленое
становилось, кожа натягивалась… И это не смотрелось уродливо
– это было очень органично!
Как раз этот концерт шёл на новой аппаратуре. После выступления
артистов – в солдатскую чайную… И я там крутил музыку… С его
же подачи, Высоцкого, меня посадили за стол со всеми (улыбается).
- Почему он вас пригласил?
- Он посмотрел, что я сижу в стороне… Это была идея замполита
– взять магнитофон, чтобы не скучно было сидеть за столом,
чтобы музыка фоном шла – вот я создавал этот фон. Принёс магнитофон,
колонки… Высоцкий повернулся и говорит: «Мы едим, а чего солдат
в стороне сидит?» Замполиту, видно, неудобно стало – ещё тот
был замполит, из анекдотов, и он говорит: «Ну-ка, иди сюда!»
Сел, поел со всеми…
И этот концерт стал началом. Я не выяснял почему, но, видимо,
Высоцкому понравилась аппаратура, её звучание и мобильность
(он видел, что это не стационар). И он поговорил – не знаю,
как там насчёт высших инстанций, Чурбанова, но с Рябовым –
точно. И вот в 74-м меня вызывает начальник: «Нужно помочь
людям поездить с небольшими концертами, подготовь комплект
на выезд!». Даже не сказал ещё, с кем. Я подготовил, и в первый
раз Рябов поехал со мной. Загрузились мы в «уазик», выехали
на Каширку, какой-то институт – не помню, я не обращал никогда
внимания. Я думал только о работе, потому что понимал: если
Рябов везёт, то это не просто так, надо быть на уровне. Приехали:
небольшой такой актовый зал при НИИ, Рябов говорит: «Два микрофона
нужно». Пока никого не было, я поставил аппаратуру, всё сделал
и спрашиваю: «Кому концерт делаем?» Он: «Высоцкому». Как-то
одновременно появились – Высоцкий, люди в зале…
Дело в чём: если бы я знал, что это пригодится, то запоминал
бы, что-то записывал… всё-таки больше скользящие воспоминания
остались.
- Насколько концерт был продолжительным? Больше часа?
- Да, это было около двух часов! Пел, говорил, рассказывал…
Мы многое считаем незначительным! У меня было много записей
прямо с концертов, не каких-то переписанных – он ведь непосредственно
в нашем клубе выступал три или четыре раза, и у меня была
возможность его писать в звукоаппаратной. Но я, по-моему,
эти записи не привёз даже из армии, или они после исчезли?..
Чистые записи!.. Он пел, говорил, он много общался…
И после этого я с ним ездил. У меня отложилось в памяти число
12, я тогда подсчитывал: 12 раз ездил с Высоцким. Это было
по всей Москве, но ни разу мы не были в серьёзном клубе или
ДК – это были именно небольшие учрежденческие актовые залы.
Он звал меня «Сашей» (сначала он меня называл «боец»!) (улыбается),
и мы много общались. Это не были какие-то очень серьёзные
беседы, литературные или философские (ну, какие у меня тогда
познания были?!), обычные бытовые разговоры: «Как себя чувствуешь?
– он всегда спрашивал, – как дела?», расспрашивал, откуда
я. Вспоминал Смоленск, кстати, – видно, тот проезд запомнил,
когда его обокрали… Если смотреть со стороны, к нему подходили
люди – он с ними говорил коротко и довольно резко. Он, видно,
тяжело сходился с людьми близко, у него дистанция была. Он
не был… (подыскивает слово) добреньким! Чувствовалось, что
он не злой, но дистанцироваться он умел на раз! А поскольку
мы на тот момент были как бы из одной команды, то со мной
он был совершенно другой человек. С ним можно было поговорить
о чём угодно. Ну, что я у него тогда мог спросить, 18-летний
парень?! Спрашивал, сколько стоят его часы, например (смеётся).
Не помню какие, но очень красивые были!.. Тогда всё ходили
разговоры о Влади, он был с ней, насколько я понимаю, но я
побаивался какие-то интимные вопросы задавать, спрашивал только
про детей. Он говорил: у меня два сына, даже не так – «два
мальчишки у меня». Дальше не пускал, да и я особо не лез,
робел, конечно. Спокойное общение, как с хорошим человеком…
- Он бывал чем-то расстроен, выведен из себя? Он мог
на что-то пожаловаться?
- Он мог даже вспылить! И на концертах в нашем клубе – я слышал,
это было в коридоре – он на резких, на повышенных тонах с
кем-то разговаривал. Вопрос касался, насколько я понимаю,
жизни театра. Но тут же ему надо было на сцену, и он перестраивался
моментально. Он выходил и начинал тот разговор, который мы
знаем по записям. Никогда не начинал с песни, всегда её предварял
– он включал публику. Он – артист.
- Вот он опаздывал – наверное, его очень не любили
за это другие актёры: «Почему ему – можно, а нам нельзя?!»
- Ты знаешь, я с Фарадой разговаривал о Высоцком… Фарада вообще
мягкий человек… он к Высоцкому относился, как, наверное, к
родному сыну относятся! В Фараде какой-то зависти или чего-то
ещё не было; может быть, было у кого-то другого, но это, во
всяком случае, не было заметно. Вот – ждём, и актёры ждут,
но каких-то слов недовольства я не слышал. Причём мы находились
за кулисами, а там всякое может случиться, такое могут высказать,
что мало не покажется! Насколько я убедился, актёрская среда
– это такой змеюшник!.. Здесь этого не было. Насколько я понимаю,
он был «звездой», но не зарвавшейся. И если он опаздывал,
то он опаздывал по делу, я так думаю. И – люди это понимали.
Он был наиболее востребован на стороне. Ну, ещё, наверное,
Золотухин – тот снимался в кино, а так особо Таганка в то
время никого не отпускала… В театре он был, конечно, на привилегированном
положении, личностью отдельной.
- Он мог себе позволить приехать на выступление нетрезвым?
- Ни разу его не видел нетрезвым!.. Сейчас я читаю какие-то
воспоминания – мол, он мог выпить, о наркотиках слухи идут
– но в то время, когда я его видел и общался с ним, я его
не то что нетрезвым не видел – я даже запаха от него не чувствовал!..
- А вот они сидели за столом после выступления, в
первый вечер?..
- Да, там он немножко выпивал. Причём я это запомнил почему
– никаких эксцессов ведь не было – просто я подумал: ему ж
за руль! Это – было. Но это было уже после концерта, после
работы, и там все они расслаблялись…
- Насколько я понимаю, каждый из этих 12 концертов
был большой, и у вас не складывалось впечатление, что это
– халтура, подёнщина, конвейер?
- Ни в коем случае!.. Что меня и поражало. На каждом выступлении
такая отдача, как будто человек работает в последний раз!
Причём ты не только это слышишь, – на каком надрыве этот голос,
на пределе, – но когда ты ещё это и видишь!.. Я ведь был рядом,
за кулисами, всё время: не дай бог, что-то выскочит – чтобы
я мог поправить. Кстати, был такой момент, что замолк микрофон.
Я потом проверял после концерта: без видимых причин, ничего
не порвалось, просто замолчал микрофон – и всё! Высоцкий договорил
вступление и запел без ми-кро-фо-на! И все его слышали! И
тут микрофон включился сам по себе.
Что меня всегда поражало: пока он пел – не было ни одного
постороннего звука, ни одного! Они сидели как заворожённые!
Да, они смеялись, хлопали, но это – когда заканчивалась песня
или на какие-то реплики его... Была прекрасная живая реакция,
но когда звучала песня – ни шепотков, ни обмена мнениями не
было ни разу, я-то сижу среди людей!.. Шёл концерт – это была
настоящая магия! Это был гениальный человек.
- Он, наверное, чередовал: одна песня посерьёзнее,
другая – повеселее?
- В концертах он старался не петь песен сериями. Мог исполнить
две песни, допустим, из спортивной серии, ну, максимум – три!
Исключение – это песни о войне. Вот где он не отпускал слушателя.
Военный блок: и «Штрафные батальоны», и все песни из «Я родом
из детства», – на «Братских могилах»… Это была значимая тема.
Потом переключался, переходил… Он очень здорово мог переводить
слушателя из темы в тему, легко.
Иногда кашлял, бывало, пел не в ноты (озорно улыбается) –
такое было; слова забывал, сбивался – это было! Но тут же
находил выход – как человек, который понимает, что он поёт.
И это не воспринималось как ошибка, это выглядело как живое
общение. Понимаешь, то, что он делал, вообще воспринималось
не как концерт, а как праздник общения! И мне там было очень
легко работать!
- Говорили, что, вынужденный зарабатывать деньги,
он заряжал концерты сериями, особенно к концу жизни: несколько
концертов в день на одной площадке: с небольшим перерывом
два, три, а то и больше…
- Два концерта на одной площадке у нас было дважды. Но я не
думаю, что это было из-за денег, просто залы не могли вместить
всех желающих. А чтобы три концерта – нет, нет, нет!
- По вашим ощущениям, по тому, что вы видели, слышали
– часто всплывала тема денег? Насколько она была важной в
его тогдашней жизни?
- Я даже не знаю… За эти концерты, конечно, с ним рассчитывались,
но чтобы у меня что-то такое отпечаталось в памяти – разговоры
о деньгах, сколько он там, предположим, получит – такого ни
разу не было!.. И как происходил сам расчёт я ни разу не видел.
Понятно, что в какое-то время у него происходило короткое
общение с определённым кругом лиц на данной концертной точке.
И в этот момент всё это оплачивалось, и понятно, что не по
тарифной ставке, но чтобы он когда-нибудь заговорил о деньгах!..
- А о вещах, о машинах, о том, что кто-то что-то
купил или строит кооперативную квартиру?..
- Нет. Единственное, он мог похвастаться новыми джинсами –
это мог. Ну, у меня, конечно, слюнки текли, потому что по
тем временам достать джинсы – это было что-то!.. Вообще, он
на вещах не циклился. Я видел его в рубашке с оторванной пуговицей…
Он не был лощёным.
- И на «бис» никогда не выходил?
- По-моему, он в таких концертах не признавал «бисов». Человек
выдал всё! И действительно – он ведь очень сильно уставал,
он очень здорово потел на концертах, – было видно: рубашка,
лоб… Полотенец тогда не было предусмотрено на концертах, –
он доставал платок из кармана и промокал лицо. Пальцы, мозолистые
от струн – это я видел.
Он до концерта, за несколько минут, на вопросы уже не отвечал
– настраивался, и после концерта тоже – выходил из этого состояния,
он был на нерве. Он садился, и вот эти жилы, вены, на концерте
набитые кровью, – они становились мягкими и пропадали.
- Песенная программа была одна и та же в этих концертах,
базовая?
- Да. В зависимости от настроения он мог поменять порядок
песен, и у него не было заготовленного, заученного текста.
Если он рассказывал какие-то истории, связанные с песнями,
то они как правило повторялись, а вот какие-то «подводки»
он менял.
- Давайте, насколько это возможно, поточнее определимся
с датами.
- Вот эти концерты выездные – это довольно быстро было: конец
весны, лето, и, может, немного осени мы захватили, 1974-й
год. Мне с этими концертами очень повезло, конечно. Вообще,
я считаю, мне очень повезло и с этой армией, и с этой службой…
- Вы вернулись домой летом 1975-го. Высоцкий прожил
ещё 5 лет. Выходили фильмы с его участием. Каким вы его воспринимали
уже после непосредственного знакомства?
- Тогда мы не циклились и не фиксировались на «звёздах» –
«ох, я был со «звездой!..» И с тех пор у меня нет особого
пиетета ни к одной «звезде». Высоцкий был для меня из общей
череды. У меня ведь нет ни одной фотографии с ним! (У меня
вообще армейских две или три – я не любил никогда фотографироваться
и сейчас не люблю.) Я ж не только Высоцкого во время службы
видел! – там очень много интересного было… Вот навскидку:
Клавдия Ивановна Шульженко, Тарапунька и Штепсель, Зыкина,
я близко видел Леонида Ильича Брежнева, нашего министра внутренних
дел Щёлокова, председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова…
Я посмотрел практически все спектакли Театра Сатиры, и ты
знаешь, на тот момент весь состав «Кабачка 13 стульев» был
гораздо значимей Таганки!.. Мы по тем временам не всегда понимали,
с кем мы имеем дело, у нас не было правильной расстановки
приоритетов…
Жеглова он прекрасно сыграл, это сразу было ясно. Я видел
его в таганских спектаклях – он и там был хорош, состоялся
как актёр уже тогда. А сейчас, когда я его вижу – щемящая-щемящая
грусть на душе! Когда ты лично знал этого человека… Вспоминается
то время – уже не вернёшь… Тогда-то я был пацаном!.. И не
воспринимал всё настолько адекватно, как сейчас!.. Если бы
сейчас можно было всё вернуть – и другие речи я бы с ним говорил,
и другие вопросы задавал бы… Всё было бы по-другому!..
- Как до вас дошло известие о смерти Высоцкого, какие мысли
вызвало?
- Неверие, как, в принципе, и до сих пор. Это не высокие слова
– я не могу поверить, что его, в общем, нет. Как факт я это
принял, а внутренне – не верю, что он ушёл. Больно было, обидно
даже не за то, что он ушёл, а – до того всё было зажато, нигде
это не звучало. Москва – знала, Москва – шла, а весь Советский
Союз… Дошло на уровне слухов, разговоров – кто-то позвонил,
что ли…
- Было ли вокруг какое-то злорадство? – вот, мол, допился…
- Никогда не слышал. Я тебе приведу такой пример. Мы были
заидеологизированной частью – Главное управление внутренних
войск!.. Это по тем временам!.. Идеология – это на самом верху,
это тогда чуть ли не основное, даже не профессионализм. Но
– во главе политуправления тогда стоял генерал Котов, очень
интересный мужик, ветеран войны. Вот он – аплодировал больше
всех на выступлениях Высоцкого! Пригласить Высоцкого – где-то
изгоя – и не раз пригласить к себе на концерт!.. Плохо о нём
мог сказать только злой человек.
Сергей МУХАНОВ
sm@tektonika.ru
июль, 2007 |
